Зря я это сделала.
Под катом, потому что вроде как спойлерыОтличный пример, когда великолепный текст сливается в унитаз по прихоти автора. Автор, понятное дело, в своем праве. Но за историю очень обидно, она была прекрасна - вплоть до финала. И одним махом превратилась в неумное посмешище, мощный высер авторских тараканов. Обдало, как говорится, по самую макушку.
Я, честно говоря, так расстроена, что даже шутить про !внезапно не хочется. Когда оно внезапно, но как-то задевает, уже не до смеха. Сломалось все, что выстраивалось в длинном красивом, очень чувственном макси. Как будто автор писал-писал, и вдруг! внезапно! понял, что вот уже конец, история заканчивается - а он так и не рассказал всем людям, какие козлы эти Уизли! Поэтому, срочно! был высажен десант тараканов, сметающих все на своем пути. Тьфу.
Цитата:
| – Не хочешь спросить, зачем я здесь? – с вызовом интересуется Уизли. – Сбавь тон, Артур, – роняет Министр, и злоба на рано постаревшем лице сменяется яростью. Уизли резко встаёт. – Ты ещё!.. Кингсли, как ты мог? Почему? Внутри всё леденеет. Возможно, тут впору вспомнить старую поговорку о воре, на котором горит мантия... но, кажется, Шеклболт уже понял, по какой причине отец Джиневры Уизли явился сегодня вечером в его кабинет. Однако он ничем не выдаёт себя – спокойно и безразлично смотрит в пылающую праведным гневом физиономию Артура. – Говори яснее, будь добр. – Ты... ты спишь с Гарри! – рявкает Уизли и рукавом смахивает со лба горошины пота. – Спишь с моим зя... с моим... с будущим мужем моей дочери! Мерлиновы штаны!! – Перебрал усладэля за ужином? – с напускным равнодушием спрашивает Шеклболт. Уизли подпрыгивает на месте и кидается к нему: – Это... да как ты можешь так! Молли... Молли в ужасе, понимаешь? Ты его тискал... прямо в Хогвартсе, у всех на виду, как такое возможно, Шеклболт?! – он уже орёт. – Ты же взрослый человек! Министр!.. Значит, не показалось... Теряю хватку. Кингсли сжимает зубы от злости и отстраняет дёргающегося Артура. – Прекрати. – Мерлин, двадцать пять лет разницы, Шеклболт! – бешено ревёт Уизли. – Двадцать пять!! Эти слова гудят, словно эхо колокольного звона, бумерангом возвращая Кингсли на четыре года назад – в кухню дома на Гриммаулд, к похолодевшим глазам Сириуса и его собственному обвиняющему голосу… Не помня себя, он делает шаг вперёд, и Артур мгновенно отшатывается. |
|||
| – Убирайся, – рычит Шеклболт. – Мы ничего не сказали Гарри... – запинаясь, говорит Уизли, – и не скажем... "Ну, ещё бы", – с ненавистью думает Кингсли. – Ты сам... сам должен это прекратить, сам... подумай о мальчике... он же... – Убирайся, я сказал. И приведи себя в порядок. Артур вытирает потное лицо и, тяжело ступая, выходит за дверь. Его ссутуленные плечи заметно трясутся. |
Есть свидетели - я не люблю Уизли. Это не мои жизненные ценности, это не мои приоритеты, я презираю эгоизм - пусть даже во имя высшей цели, а материнский эгоизм - страшное дело. Я презираю позицию "я все для вас, даже боггарт у меня вы, поэтому вы мне все должны!!!" Но.
Но вот, просто - зачем? Зачем эта сцена? Ну ладно - читатели, эти, как показал Обед, от любимого автра все сожрут. Но текст-то за что так обесценили? Ведь эта сцена не дает ему ничего - то есть, от слова - вообще. Она там лишняя, торчит как хуй на лбу, и единственное, о чем нам рассказывает - это о тараканах автора. Мне не обидно за Артура Уизли, я не собираюсь кричать "Артур бы никагда!". Но за текст очень обидно. Он ведь живой. Был.
P.S. Кингсли хороший!
Про остальные недостатки финала говорить не хочется. Они меркнут в свете этого сияющего пиздеца. У меня даже есть подозрение, что я бы их просто не заметила.