Я выкладываю 10 отрывков из моих фиков, а вы голосуете за наименее понравившийся. Проигравший выбывает, вы голосуете за следующий наименее понравившийся отрывок. К чемпиону я напишу драбл-сиквел размером сотню-другую слов.
Интересная тенденция, вообще-то. Первыми вылетел самый кинковый отрывок/фик - с поркой Снейпа. За ним - тоже кинковый, но больной "Стержень". Следующим вылетел весь оставшийся слэш. Антислэшеры и Враги детектед
Последний тур закрою вечером. Вот такая я сволочь
Вы точно надо мной решили поиздеваться. Злые люди.
Голосование закрыла, с меня два драбла
Номер 4.
читать дальшеМаркус нашел взглядом ловца в зеленой мантии. Поттер одиноко мотался над полем, низко припав к древку. Маленький ушлепок летел какими-то дергаными и хаотичными рывками, метла двигалась неритмично, то разворачивалась на девяносто градусов, то прыгала зигзагом. Вправо – вперед, вниз – влево. Выглядело это совершенно по-идиотски, и Флинт уже растянул губы в усмешке, наводившей в свое время ужас на всех колдооператоров, когда воспоминание из глубоко зарытого прошлого заставило задохнуться.
Перед глазами отчетливо встала картина тренировочного лагеря Вольдеморта: бородач в зеленом пятнистом костюме рассказывает новобранцам, как минимизировать потери во время боя. Магл, но знал о магах. Маглу было плевать, какое оружие у тебя в руках – ему что Авада в лоб, что свинцовая пуля между глаз – один хрен. И он объяснял, а потом и показывал, как «качать маятник» – двигаться под огнем противника так, чтобы успеть поменять скорость и направление движения раньше, чем противник скажет «Авада Кедавра». Магл то и дело путался, говорил вместо «палочки» – «оружие», вместо «сказать Авада» – «выжать спусковой крючок», но это не имело никакого значения. Его нелепая техника работала.
Вправо-вперед, достать палочку, послать отвлекающее проклятье, корпус влево, снова проклятье. Особым успехом на тренировках пользовалась таранталлегра. Долохов, курировавший новобранцев, плевался, потом махнул рукой.
Маркус очнулся от воспоминаний и начал пристально следить за Поттером. Откуда щенку знать о магловской методике ухода с линии огня, системе уклонов и уворотов? Однако. Это был тот самый пресловутый «маятник», при помощи которого пацан легко уходил от бладжеров, пущенных соперником – да и от самих соперников тоже.
Номер 8.
читать дальшеПлечи сына мелко дрожали. Драко выхватил лист, собираясь разорвать его на части, и замер. Посередине пергамента был нарисован мальчик в мантии треугольником, с тоненькими ручками и ножками. Рядом с мальчиком сидел белый зверек, нарисованный короткими прерывистыми линями.
— Пожалуйста. Не сжигай его, — по лицу сына катились слезы, — пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста…
Драко почувствовал, как головная боль взорвалась миллионами осколков, горло сдавил тяжелый обруч, стало трудно дышать, комната перед глазами поплыла. Животное на пергаменте было совсем не похоже на хорька, но у него был подвижный нос и красные глаза-пуговки, а над головой был старательно выведенный текст: «Здравствуй, Снежок». Нарисованный хорек смешно высовывал розовый язык и щурился на Драко.
— Папочка, прости меня, пожалуйста, прости! — сквозь бухающую кровь в ушах донесся панический голос мальчика.
Драко медленно отложил пергамент в сторону и попытался вздохнуть. Обруч на горле не расходился, глаза щипало. Драко притянул к себе сына. Скорпиус торопливо перебрался к отцу на колени и уткнулся лицом в мантию, его плечи тряслись. Драко крепко обнял худенькое дрожащее тело и прижал к себе, баюкая. Нужно было сосредоточиться, принять какое-то решение, но мысли путались, и он бессмысленно поглаживал затихшего сына по голове, перебирая белые пушистые прядки. Скорпиус пошевелился, и Драко откинулся на спинку кровати, перехватывая мальчика поудобнее. Тот тоненько, горестно вздохнул и теснее прижался к Драко, словно искал защиты. А через несколько минут задремал.
Выбывшие:
3, 5, 10, 7, 2, 9, 1, 6
У Поттера оказалась чертовски тяжелая рука. Северус, в принципе, не считал, что тот струсит и откажется выполнять угрозу выпороть за непослушание. Но не ожидал, что Поттер подойдет к вопросу столь споро. Когда тот появился утром и проверил своего пленника, то обнаружил дилдо, лежащим на кровати. Глядя, как темнеет от ярости лицо Золотого мальчика, Северус вздрогнул. А тот просто не сходя с места, разложил его, и действительно выпорол – как мальчишку. Северус скрипел зубами от унижения и боли. Задницу жгло огнем, а обезболивающего от Поттера, похоже, не дождешься. Гораздо хуже было то, что во время наказания Северус совершенно неожиданно для себя почувствовал сильную эрекцию. И слава Мерлину, что Поттер порол, положив Северуса на живот, и не увидел его возбуждения – вот это унижение было бы перенести гораздо труднее.
Похоже, даже в таком существовании можно найти свои плюсы. И Северус истерически захохотал в подушку, глотая слезы. Если бы Поттер застукал его в такой момент, то, наверное, выпорол бы его еще раз.
Темная магия была… сладкой. Она щекотала обоняние обещанием неслыханных возможностей, текла под кожей горячими струйками силы, заставляла дрожать мелко-мелко, на каждом выдохе напрочь отнимая мысль о том, что нужно сделать вдох. Темная магия была честна, щедра и отзывчива. Она давала результат сразу. В то, что оставалось от ее воздействия, можно было погрузить руки по локоть и слизывать горячую, соленую, пахнущую железом густую жидкость…
Сириус дернулся и очнулся. Снейп вращал перед собой последовательный график Пелье-МакЛеллана, вплетая в него струйки темных заклятий. В горле першило, хотелось сбросить мантию, заорать, разбить сосредоточенность заклинания, вцепиться в длинную тощую шею с выступающим кадыком и… Сириус резко, со свистом втянул в себя воздух. Нельзя. Нельзя нарушать ритуал. Надо дождаться окончания и тогда… о, да… тогда Нюниусу не поздоровится. Что лучше – сначала избить, затем донести директору, или донести, а потом где-нибудь на выходе подкараулить и переломать ноги?
В темном классе светлым облаком над головой колдуна переливалось поле памяти. Если Снейпу повезет, его чары сольются с магией поля, и мир пополнится еще одним темно-магическим заклятьем.
Сириус сглотнул. В самом процессе плетения чар было что-то интимное – узкие цветные струйки заклятий-маркеров скользили между тонких нервных пальцев Снейпа и послушно свивались в дрожащий клубок у поля, постепенно заполняя график и превращая его в полноценный макет – основу любого заклинания. Сейчас Сопливус Снейп, в застиранных подштанниках, старомодных туфлях и серой рубашке со смешными оборками на груди, вызывал почти благоговейный трепет.
Подумалось тогда, это слишком много для одного человека – осознание того, что он здесь, совсем рядом. Что увижу его таким, какой есть, без брони парадных или каких-там-еще мантий. Он спал на спине, повернув голову набок. С голым торсом. Я тогда совсем сошел с ума – стоял перед кроватью и гладил, гладил его грудь, водил пальцами по лицу – у него к вечеру, оказывается, появляется щетина – очень светлая, совсем не видно. Из-за этого подбородок становится мягко-колючим, хотя у меня не такие уж гладкие руки. От нежности рвет на части. У него всегда на лице складки. Между светлых бровей – три вертикальные морщинки. Три. Я считал. А сейчас – нет. Лицо разгладилось, только веки подрагивали – как будто он видел сон. Когда я первый раз поцеловал его в закрытые глаза, я, кажется, потерял сознание. Потому что не знаю, куда делся бесценный час. Да и неважно, на самом деле, вместо двадцати минут – пять часов счастья. Мне хотелось трогать и гладить его, сжимать в своей ладони узкие длинные пальцы. Я тогда поцеловал каждый из них. И Метка. Ее не видно. Но если провести по внутренней стороне руки – вверх от запястья, то под подушечками пальцев чувствуется ее рельеф. В такой момент, знаете, не думаешь, что будет потом. Азкабан? Разговор с отцом? Я не знаю, что хуже. Только здесь и сейчас. И он. Дыхание прерывается, пальцы в моей руке чуть подрагивают. И я снова не сдержался и поцеловал их кончики. Я даже не могу сказать, что был возбужден. Это неправильное слово. Когда маглы молятся богу, вряд ли они возбуждаются. Голова кружилась от собственной смелости, когда я протянул руки, чтобы раздеть. Кожа у него на бедрах мягкая. Как у девочки. Я даже не ожидал.
Историю про Драко и презервативы Гарри по большому секрету уже рассказал Рону и Гермионе. Как-то раз блестящая упаковка выпала у него из кармана, а любопытный Малфой, конечно же, немедленно сунул в нее нос. А когда увидел, что приятель краснеет и мнется, устроил настоящий допрос с пристрастием, что это за штуки и зачем они нужны. Гарри начал с рассказа о том, как важно в половой жизни следить за здоровьем, но был прерван. С каменным выражением лица, обозначавшим обычно крайнюю степень смущения, Малфой заявил, что половую жизнь ведет не первый год и прекрасно знает заклинания, как защищающие от болезней, так и предохраняющие от нежелательной беременности. И что он, Малфой, хотел бы понять, как этому способствуют вот эти вот скользкие полупрозрачные мешочки. Когда Гарри начал объяснять технику надевания презерватива на трансфигурированном из ближайшей книги на скорую руку дилдо, он впервые в жизни увидел, как Малфой самым настоящим образом алеет – краска залила бледную полупрозрачную кожу шеи и растеклась по щекам ровным румянцем. И тогда же Гарри вспомнил о сектумсемпре – тонкий белый гладкий шрам выделялся на розовой коже. Пылающий от смущения Драко переводил взгляд с Гарри на дилдо, потом собрался с силами и поинтересовался, правильно ли он понимает, что Поттер, занимаясь сексом, натягивает на свой член вот эту штуку? Получив утвердительный ответ, Малфой в ужасе вопросил: «И ты вот этим вот в живую маглу тычешь?». Гарри тогда хохотал так, что слизеринец всерьез обиделся и чуть не набросился с кулаками.
Распахнул дверь, и оклик замер у меня на губах. Девушка стояла ко мне спиной, высокая, очень прямо, с горделиво расправленными плечами. Лучи полуденного солнца заливали двор ярким безжалостным светом, выбеливая пространство до полного отсутствия красок.
И только волосы гостьи горели ярко, словно пламя, переливаясь всеми оттенками рыжего и рассыпая золотые искры вокруг.
– Сударыня, – позвал я.
Плечи передо мной вздрогнули. Склонилась голова, и девушка начала разворачиваться ко мне. Готов биться об заклад, она страшная, как моя жизнь в Дурмштранге, да еще и наверняка все лицо в веснушках размером с галеон. Я увидел высокий лоб, неправдоподобно длинные ресницы, превратившиеся на солнце в сияющую дымку, четко очерченный подбородок с глубокой ямочкой, гладкие щеки, длинный узкий нос с раздувающимися ноздрями…
Мерлин, я не хохотал так со времен, когда подвесил Штефана Боровски с балкона третьего этажа, а тот с перепугу наблевал на директора, проходившего внизу. Привалившись плечом к косяку, я даже не пытался остановить рвущийся из груди смех, утирал рукой выступившие слезы и чувствовал себя полным, феноменальным, исключительным идиотом.
У него действительно были веснушки. Но не размером с монету, а маленькие, аккуратно разбросанные по переносице и щекам ровным полукругом, словно их оставила не природа, а чрезвычайно добросовестный художник – одна к одной, на тон темнее, чем кожа.
Прикосновение к щеке было щекочущим. Но не раздражающим и вызывающим желание стряхнуть помеху, а приятным, ласковым. Чей-то палец осторожно вел по лицу, очерчивая линию челюсти, поглаживая подбородок в том месте, где у Скорпиуса была ямочка. Потом палец скользнул за ухо, провел по коже, взъерошил волосы. А потом куда-то исчез. Скорпиус недовольно вздохнул, желая, чтобы ласка вернулась. Чье-то дыхание согрело щеку, а к коже прикоснулись теплые губы. Скорпиусу казалось, будто похожее с ним уже происходило, но лежать было так приятно, очень надежно и спокойно, что думать совершенно не хотелось. Бывают такие моменты во сне, когда ты встречаешь человека, и чувствуешь, что вы с ним – как магловский пазл, сошлись один к одному. И вдруг Скорпиус вспомнил. И тут же проснулся.
Ал прижимался к его бедру чем-то твердым и таким горячим, что это ощущалось даже через два слоя домашних брюк. И, наклонившись, легко касался губами лица Скорпиуса. И только через несколько долгих ударов сердца до Скорпиуса дошло, что же такое прижимается к его ноге.
Он сглотнул и спросил, стараясь, чтобы его голос звучал спокойно:
– Альбус, что ты делаешь?
Драко установил прибор так, чтобы центральная выгнутая линза смотрела прямо в «лоб» локомотиву, вытер мокрые от пота руки, прикоснулся палочкой к нижней из линз, беззаботно улыбнулся и сказал:
– Ну что же, не будем тянуть. Энервейт.
По вогнутым и выгнутым поверхностям побежала голубая молния. Отражаясь от зеркальных покрытий и перетекая в матовые, заклинание собралось у основания носовой линзы и шумно выстрелило прямо по центру локомотива. Хогвартс-экспресс окутала голубоватая дымка, быстро рассеявшаяся.
Драко ждал. Секунды шли. По его расчетам, усиления должно было хватить, но вдруг он ошибся? Вообще ошибся, во всем? И…
В этот момент громада локомотива лязгнула. Один раз. Другой. Послышался шум спускаемых паров. Колеса шевельнулись, машина прокатилась на два ярда вперед, потом назад. И вдруг дрожь прошла по всей массе состава, начиная от головы и заканчивая хвостом. Грохот смыкающихся между собой вагонов, хлопанье дверей заполнили до того мертвое депо. Локомотив задышал, словно огромное животное.
А Драко стоял, опустив палочку, и смотрел на макет артефакта, переливающийся теплым перламутром всех цветов радуги.
Никуда я идти не собиралась. Домовики притащили свежих булочек с корицей и горячего какао. Мне хотелось спокойно посидеть у камина, дочитать героическую и поучительную историю обедневшей чистокровной волшебницы и богатого наглого выскочки-полукровки. Книгу под шумок удалось спасти от сожжения профессором Кэрроу, быстренько трансфигурировав обложку с тоненькой знойной красавицей в унылую корку учебника зельеварения. Я весь день мечтала о том, как сяду, наконец-то, за чтение. Огонь в камине потрескивал, плед был теплый и пушистый, какао пахло просто божественно…
И два дурака у двери. Которые, конечно же, попрутся в одиночку неизвестно куда. Нет, ни Захария, ни Джастин точно не были героическими красавцами – но они были моими друзьями.
– Куда? – сдала позиции я, тоскливо поглядывая на булочки.
– Я слышал, что сегодня у гриффиндорцев, – обычно тягучий голос Захарии чуть подрагивал от возбуждения, – акция.
Он многозначительно посмотрел на меня.
– И что?
– Акция, понимаешь?
– Нет, – честно призналась я.
– Они собираются совершить акт борьбы с режимом.
– Аааа, у нас теперь так называются попытки суицида… И что? – заинтересовалась я.
– Мы посмотрим, как они это делают. И... и… – Захария недовольно поморщился, покосившись на Джастина.
– И сделаем выводы, – подхватил тот.
Ох, посмотреть на то, как красно-золотые борются со школьной администрацией, хотелось. В основном потому, что никто никогда не знал подробностей. Единственным фактом были наказания гриффиндорцев и им сочувствующих. В чем же конкретно проявлялась борьба, преподаватели не говорили. А по Хогвартсу расползались самые разные слухи. Эх, да что там – если уж даже Зака проняло, что говорить обо мне? Я слезла с кресла, подтянула повыше плед, закутавшись в него, и мрачно кивнула.